Объектная позиция названных социальных групп относительна. Будучи включенными в систему патриотического воспитания, они в то же время выступают и как субъекты патриотического воспитания.
Проводниками цели патриотического воспитания являются субъекты воспитательной деятельности, в качестве которых выступают государство в лице федеральных, региональных и местных органов власти; учебные заведения всех уровней; различного рода общественные организации и религиозные объединения; учреждения культуры; семья; трудовые и воинские коллективы; средства массовой информации и другие. Субъектом патриотического воспитания может быть и отдельный человек – рядовой гражданин или представитель государственной власти – проявляющий патриотизм, верность своему гражданскому долгу и ставший побудительным примером и образцом для подражания. В их числе могут быть руководители государства, субъектов Российской Федерации, предприятий, различного рода коллективов и организаций.
Субъекты патриотического воспитания специфическими возможностями и средствами решают задачи патриотического воспитания определенных групп населения и граждан страны в целом.
1.2 Социальные общности и идея патриотизма
Не может быть такой национальности, одна лишь принадлежность к которой давала бы исключительное или монопольное право считать себя "истинным" патриотом. Тем не менее, любовь к родине всегда имеет национальный характер, поскольку субъект патриотических чувств и взглядов всегда принадлежит к определенной расе, национальности, этносу. Действительно, мы любим нашу родину не как абстрактные «человеки» – этнически стерильные гуманоиды, которые якобы лишь по мере взросления и социализации «приобретают» принадлежность к определенной нации, рационально выбирая, идентифицировать себя с ней или нет. С феноменологической точки зрения, дело обстоит как раз наоборот. Более того, уже генотипически, а также бессознательно (через жизненные образцы) мы «укоренены» в родной земле и любим ее именно как русские, украинцы, белорусы, татары, евреи и т.д. По мере взросления и социализации мы «осознаем», как оригинально проявляются и индивидуально выражаются в нашей личности родовое и народное начала, этнические особенности и черты национального характера, – и только на основе этого сознания происходит самоидентификация с «родным» этносом, а впоследствии вырабатывается самосознание «человека вообще», представителя «человечества» или «земной планетарной цивилизации». В этом смысле все, кто любит родину, – националисты, поскольку полноценная любовь к своей родине предполагает любовь к своему народу. Но не служит ли реабилитация понятия «национализм» оправданию расовой и национальной розни, расизма и нацизма? Нет.
Взгляд на новорожденного, а затем и взрослеющего человека как на то, что с расово-этнической точки зрения есть tabula rasa, – рационалистический гуманитаристский атавизм эпохи Просвещения, необходимо связанный с космополитическим представлением о «равенстве всех людей по природе».
На языке социологических описаний это означает, что для общества опасен не национализм, а его политизация. В первом приближении политизация национализма есть не что иное, как экспансия политики на сферу национальных отношений, ее политическая «колонизация». Например, когда говорят о придании национального характера политическому конфликту, речь идет именно о политизации национальных отношений, а не «национализации» политических. На сферу национальных чувств и взглядов, на всю традиционную национальную культуру и уклад жизни распространяется специфический для политической сферы способ мировосприятия. При ближайшем рассмотрении это означает, что к социальной реальности и ее национальному измерению начинает прикладываться единственный, претендующий на тотальность масштаб – соответствие отношениям власти, прежде всего отношениям господства и подчинения. Национальное (и социальное вообще) воспринимаются лишь как то, что на бессознательном уровне согласуется или не согласуется с властолюбивыми импульсами, а на сознательном уровне – с «интересами», сформированными на их основе целями, а также возможностями и средствами их достижения. Подчинение национального инстинкту власти – это не «национальные особенности политики», не «политика в национальной сфере» и не «национальная политика»: сам национальный способ бытия начинает восприниматься и осознаваться людьми как сущностно-небходимо связанный с властными отношениями.
Такое национальное самосознание может сводиться, например, к простой формуле «принадлежать к данному народу (расе, нации, этносу) – значит быть господином всех других народов, быть выше их в природном, нравственном, общественно-статусном отношениях», или «быть представителем данного народа (расы, нации, этноса) – значит быть лучшим, например, самым свободолюбивым и гордым человеком, который никогда и ни при каких обстоятельствах не потерпит подчинения другим народам» и т.п. Так, у народа, покоренного другим народом или потерпевшего поражение в войне, появляется сознание униженного национального достоинства. Он может примириться с этим и увидеть собственное предназначение («судьбу») в служении «высшей расе», «народу-господину», «главенствующей нации», а потом частично или полностью ассимилироваться. Он может не примириться, сопротивляться и, в конце концов, освободиться от ига, восстановив самоуважение и сознание национального достоинства. Он может также не примириться, но оказаться неспособным освободить самого себя, и тогда уязвленное чувство национального достоинства, жажда мести и ненависть к захватчикам в сочетании с реальным бессилием ведут к формированию национального ресентимента, который затем наследуется из поколения в поколение как элемент национального самосознания. Национальное в широком смысле слова – язык, культура, религия, уклад жизни и т.д. – тотально политизируется, поневоле «заражаясь» властным мироотношением (хотя бы и в отрицательном смысле, если дело доходит до ресентимента). Вывод о принадлежности к «избранной касте господ» или «забытой богом касте рабов» на основании принадлежности к определенному народу (расе, нации, этносу) – миф, несмотря на правдоподобные аргументы, например, из истории, антропологии, культуры и т.д. Так, у народа, долгое время господствовавшего над другими народами и выработавшего имперское самосознание – «комплекс сверхполноценности», – могут быть действительные преимущества перед народами, находившимися в его подчинении или в зависимости от него, в том числе даже антропологические. Они накапливаются из поколения в поколение благодаря занятию определенными, главным образом интеллектуальными, видами деятельности, например, управлением, исследованием, созерцанием. В качестве «аргумента» могут быть использованы также и любые реально существующие различия между народами, например, особенности национального характера (северных и южных, западных и восточных народов, Старого и Нового света и т.п.).
В чем заключается специфика властного мироотношения и мироощущения? Как известно, «воля к власти» выражается в стремлении установить собственное господство, первенствовать (лидировать), превосходить, доминировать и контролировать, править и управлять и т.п., а также в готовности к подчинению, послушанию, покорности, лояльности, согласию и т.п. и ожидании от других точно такой же готовности. Все, что препятствует утолению этого глубинного человеческого влечения, вызывает агрессивную реакцию, которая в своем крайнем выражении нацелена на физическое уничтожение препятствия. Эпифеноменом инстинкта власти, большей частью бессознательного, является смутное чувство враждебности ко всему, что вызывает сопротивление. Однако на более или менее сознательном уровне происходит различение «врага» (препятствия) и «друга» (того, что помогает преодолеть препятствие). Причем внутренней закономерностью политической сферы, определяющей ее специфику, является то, что идентификация «врага» феноменологически первична, «друга» – вторична.
Люди склонны выдавать свою враждебность к препятствиям, стоящим у них на пути, за дружелюбие к тому (тем), что (кто) им не мешает, а стремление расправиться с «врагами» – за желание защитить «друзей». Так, в старые времена правители, стремясь в агрессивной войне против соседнего государства захватить чужую территорию, поработить и ограбить чужой народ, часто уверяли свой народ, что хотят защитить его от соседа-«врага», от которого, дескать, исходит угроза, и с помощью казенного патриотизма успешно вербовали армии «защитников отечества». Обработка общественного мнения строится обычно на демонизации противника, «политике двойных стандартов», требующей от ее глашатаев органической лживости. Такие рациональные псевдооправдания иррациональных по своей сути влечений В. Парето называл «дериватами».
В сфере межнациональных отношений стремление к превосходству и господству проявляется в первую очередь в идентификации других народов и их представителей («иностранцев», «инородцев», «иноверцев» и т.п.) как «врагов», а представителей своего народа («наших») как «друзей». Таким образом, политизация национального делает «чужих» «врагами», «своих» – «друзьями». Эта простая, на первый взгляд, подмена в действительности бывает не так очевидна, если принять во внимание, что политическая элита или ее отдельные представители зачастую стремятся ввести народ в заблуждение с помощью псевдопатриотической фразеологии, подыгрывая обыденной ксенофобии. Если им это удается, то у наиболее внушаемой части общества любовь к своему народу (национализм как любовь) превращается в болезненную, доходящую до фанатизма страсть (национализм как ненависть к «чужим», замаскированную под ложную любовь к «нашим»).
Национальная общность оказывает иногда решающее влияние на формирование патриотизма. Так, в России русский среди русских обычно чувствует себя «дома», а это – предпосылка естественного («инстинктивного») патриотического чувства. Тем не менее расовая или этническая общность редко бывает исключительным фундаментом патриотизма, несмотря на всю «естественность» такого отношения. Национальный характер любви к родине – необходимая, но не достаточная основа патриотизма. В современном мире едва ли найдется монорасовое, а тем более моноэтническое государство. «Национальное государство» – утопическая регулятивная идея (в кантианском смысле) государственного оформления национальной общности; исторический опыт свидетельствует о том, что в действительности она никогда и нигде не была реализована. Российская Федерация являет собой пример полирасового, многонационального, полиэтнического государства, где к тому же многие национальные и этнические группы исторически расселены отчасти смешанным образом, отчасти компактно. Национальный патриотизм, или патриотизм на национальной основе в ней очень распространен (особенно среди русских), однако он вряд ли может претендовать на то, чтобы быть единственной формой патриотизма.
Кроме национального патриотизма, в современном «посткоммунистическом» российском обществе широко распространен патриотизм на «интернациональной» основе. Имеется в виду два вида патриотизма: во-первых, патриотизм на основе «реального интернационализма», то есть фактически сложившегося внутреннего сверхнационализма; во-вторых, патриотизм как составная часть идеологии бывшего советского государства, или «советско-имперский» патриотизм. Последний сегодня – хотя и «пережиток прошлого», но еще весьма действенный элемент практического сознания россиян старшего и отчасти среднего поколений. Причина его актуальности – в ностальгии по СССР как «дружной семье народов», а также в глубочайшем разочаровании и ресентименте, которые возникли у многих граждан России после распада СССР. Возникает вопрос: что же такое «интернациональный патриотизм» как составная часть советского имперского сознания? «Интернациональный патриотизм» («интернационал-патриотизм») – это либо форма патриотического сознания на этапе его становления, когда в ходе социализации патриотических чувств и взглядов еще не в полной мере осмыслена значимость национального наследия и не завершена национальная самоидентификация, либо форма извращения зрелого патриотического сознания на этапе его распада под влиянием ресентиментной идеологии, отрицающей непреходящую ценность любви к родине в системе человеческих ценностей. В любом случае интернациональный патриотизм – феномен внутренне неустойчивый, недолговечный, имеющий тенденцию к саморазрушению.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21
