Разновидностью патриотизма на национальной основе является двойной патриотизм членов национально-этнических диаспор, существующих практически во всех государствах мира: у большинства членов диаспор две родины – историческая (страна предков) и собственно родина (страна, где они родились и постоянно живут). Например, у многих выходцев из России, живущих в США, Великобритании, Франции, Германии и других странах, сохраняется эмоциональное отношение к России как исторической родине, и в то же время возникает патриотическое чувство к этим странам. По мере ассимиляции, происходящей у разных этносов в разных странах с разной скоростью, любовь к исторической родине постепенно ослабевает, но при определенных условиях она, как тлеющие угли, может вспыхнуть с новой силой.
Патриотизм на национальной основе и национализм, питаемый патриотическими чувствами и идеями, – близкие, но не идентичные феномены. У них разные объекты любви и почитания: с одной стороны, «родной край», «родная страна»; с другой – «нация», «народ2. Это сказывается на характере и направленности обращенных к ним эмоций. Обыкновенно патриотизм сочетается со здоровым национализмом, чувством и сознанием национального достоинства, некичливым уважением к самому себе как представителю определенной национальной общности. И наоборот, здоровый национализм предполагает любовь к родной стране.
Но такое нормальное сочетание бывает далеко не всегда. Например, можно быть патриотом – в том смысле, что любить свою страну, – но в то же время по разным причинам недолюбливать, а то и ненавидеть населяющий ее народ. Такой, основанный на чувстве национальной неполноценности, патриотизм можно назвать «социал-патриотизмом». В его основе лежит абстрактно-гуманистическая вера в силу человеческого разума, в кумулятивный социальный прогресс, в универсальность (а часто и автоматизм) действия исторических и социальных законов, технократическое убеждение, что благоустроить общественную жизнь можно и без помощи народа, хотя и для народа, что народ надо вести к просвещению и счастью, даже если он сопротивляется. Существует и «национал-патриотизм» – неполноценный, основанный на ресентименте агрессивный радикальный национализм. Он имеет место тогда, когда болезненно-навязчивая «любовь» к своему народу лишь маскирует ненависть к определенным социальным общностям или обществу в целом (социопатию), либо ненависть к "чужакам" (ксенофобию) – инородцам, иноверцам, иностранцам или "продавшимся своим", – которые якобы оккупировали родной край или родную страну и "паразитируют" на коренных жителях. В результате возникают такие извращенные формы национализма, как расизм, нацизм, национал-шовинизм и т.п.
Эти две неполноценные формы патриотического сознания, искаженные ненавистью вследствие своей изначальной половинчатости, являются традиционными формами российского патриотизма. В отличие от контрпатриотизма они исходят не из ясного осознания различия между "родной страной" и "теми, кто говорит и действует от ее имени", осознания, предполагающего целерациональные действия, а из различений иного характера – инстинктивных, аффективных, эмоциональных. Подобно тому, как недолюбливающий своих соотечественников "социал-патриот" обречен во имя родной страны вечно бороться с собственным народом, "национал-патриот" вынужден во имя народа бороться против собственной страны. Если первому, чтобы спасти отечество, нужен другой, "переделанный", народ (а имеющийся в наличии часто рассматривается как "быдло"), то второму, чтобы спасти народ, требуется другая, "переделанная", страна.
У обеих разновидностей ущербного патриотизма в российском обществе есть давние традиции – славянофильство и западничество, народничество и большевизм. Если народничество боготворило русский народ и ненавидело царское самодержавие, то большевизм подхватил державную (потом и самодержавную) идею и откровенно презирал русский народ. Внутренняя расколотость российского патриотизма наблюдается не только в новейшем общественно-политическом процессе, но – что представляет особый интерес для социологии знания – и в отечественной социологической мысли. С одной стороны, в ней все еще жива консервативная народническая идеология с русофильским мифом о "еще неразложившейся нравственной субстанции народа" и миссией спасения человечества. С другой стороны, после 1991 г. в ней еще более укрепилась западническая либералистская утопия о возможности "научной" социологии, свободной от мировоззренческих, прежде всего "почвеннических", ценностей.
Ядром всякой культурной общности является общность языка. Поэтому не удивительно, что языковая общность стимулирует развитие патриотического сознания. В определенных условиях, например, за пределами родного края или родной страны, общность языка оказывается главным фактором, который сплачивает представителей одного народа (даже если они принадлежат к разным этническим группам) в общность земляков или соотечественников. Базис и корпус языковой общности образует народная масса, говорящая, читающая и пишущая на так называемом живом "разговорном", или "естественном" языке. У нее есть также надстройка в виде культурных элит, профессионально использующих язык образованных слоев населения – так называемый "литературный" язык – журналистика, публицистика, беллетристика, поэзия и т. д.
Культурная надстройка языковой общности, с одной стороны, перерастает в культурную общность, а с другой стороны, поскольку у многообразных форм культурного творчества есть собственная и автономная экзистенциальная основа, – непосредственно с ней смыкается. Религия, искусство, философия, наука, право и другие формы культуры применяют, кроме литературного языка, специальную терминологию, свои особые стили речи и изложения, которые имеют тенденцию к интернационализации и универсализации. Последняя в наибольшей степени характерна для науки.
Общеизвестен тот факт, что представители культурных элит – "интеллигенция" (в России), "интеллектуалы" (на Западе) – первыми вступают в патриотические баталии, предлагая, а то и навязывая народу свое отношение к родной стране в данный исторический момент. Они могут спровоцировать рост патриотических настроений в обществе, либо, наоборот, поднять волну антипатриотизма; как правило, именно они выдвигают контрпатриотические идеи и занимаются их критикой. В современном обществе именно "интеллигенция", или "интеллектуалы" – будучи в определенном смысле "мозгом нации" – все больше берет на себя функцию полагания ценностей, выработки мировоззрения, и влияет тем самым на отношение к родине.
Сегодня на фоне быстрой компьютеризации, упадка престижа культуры и образованности электронные средства массовой коммуникации, в первую очередь телевидение, отняли пальму первенства у художественной литературы и публицистики, традиционно игравших в России главную роль в формировании общественного мнения. Именно масс-медиа – а не учебные заведения, не гении национальной культуры, не отечественные "художественные" фильмы, не "толстые" литературно-публицистические журналы, как прежде, – оказывают преобладающее влияние на формирование отношения к родине у российских граждан. Стремительный рост веса и значимости средств массовой информации в социуме в конце ХХ в. дал повод назвать их "четвертой властью".
Во времена горбачевской "гласности" в нашей стране началась модернизация деятельности средств массовой информации, которая после 1991 г. вылилась в настоящую виртуальную революцию. Но задержка в развитии по сравнению с Западом привела к тому, что западные модели понимания целей и средств работы масс-медиа, объективности информации, ее подбора и подачи стали восприниматься не только как адекватные новому этапу эволюции российского общества, но и как единственно возможные. Непатриотичная позиция отечественных средств массовой информации (особенно центральных), ориентированная на "новое мышление" с точки зрения "общечеловеческих ценностей", привела к тому, что они внесли и продолжают вносить немалый вклад в дезинтеграцию российского общества, в прививание отвращения ко всему родному, отечественному.
Конечно, престиж русского языка как средства международного общения и национальный престиж, связанный с принадлежностью к "сверхдержаве", упали вместе с развалом СССР, а не в результате "подрывной" работы отечественных средств массовой информации. Но когда их представители утверждают, что задача СМИ – быть всего лишь зеркалом, отражающим действительность, они либо расписываются в том, что стали жертвами идеологического манипулирования, либо лгут. Виртуальные жизненные образцы, распространяемые электронными средствами массовой информации России, находятся в столь вопиющем противоречии с реалиями российской жизни, словно они специально предназначены для окончательного разрушения традиционных нравственных устоев и национального уклада жизни, частично унаследованных молодежью. Происходит вестернизация образа жизни в целом и духовной жизни в частности [11,с.12]. Вестернизация опасна не столько тем, что навязывает россиянам новые моральные и жизненные образцы, сколько тем, что искусственно разрушает складывавшуюся веками естественноисторическую социоэтологическую систему России. Разрушение традиционной социальности внутри российского общества [12, с. 75] – процесс, аналогичный нарушению биоценоза, – ведет к "вымиранию", вследствие утраты традиционных социальных ниш, целых подсистем этосов внутри русского этноса и других этносов России. В итоге русский народ и другие народы России теряют свою национальную самобытность и способность к социокультурному самовоспроизведению. В конечном счете, это пагубно сказывается на всем российском обществе: теряя свою этнокультурную идентичность, составляющие его народы не только перестают "понимать" друг друга, но и теряют способность находить "общий язык". Вестернизация России приводит к обратным результатам – если считать, что ожидаемым результатом должно было стать превращение homo sovieticus в homo capitalisticus. Вместо цивилизованного западного "рынка" в России образовался "восточный базар", а вместо установления мирных "договорных" отношений, которые должны быть "дороже денег", ведется скрытая гражданская война, воскрешающая худшие страницы истории России (княжеские междоусобицы и родовые распри времен феодальной раздробленности). Таким образом, в расплату за антипатриотическую вестернизацию мы получили истернизацию и архаизацию жизненных реалий [13, с. 44].
Любовь к родине обычно связана с конкретным образным содержанием воспоминаний, представлений и психологически ассоциируется с "родной землей". Однако в данном случае речь идет не об индивидуальной психологии, а об интерсубъективной логике смыслов, приводящей к определенной связи феноменов сознания в фило- и онтогенезе, то есть в истории жизни народов и истории жизни индивидов. Имеется в виду "земля", "почва" в культурологическом смысле слова. В этом смысле "отрыв от родной почвы" означает утрату национально-культурных ценностей и ориентиров. Специфика "почвеннической" оценки заключается в том, что она дается с точки зрения традиционной национальной культуры, а именно изнутри этой культуры по отношению ко всему, что воспринимается как "отстранившееся", "отчудившееся". Она всегда мотивирована консервативным стремлением сохранить в неизменном и неприкосновенном виде то, что находится внутри традиционной национальной культуры. Выход за ее рамки может быть следствием совершенно разных причин – от разрыва с отечественной традицией в чисто эгоистических интересах до отказа следовать традиционным жизненным образцам во имя их обновления и созидания новых.
Влияние религиозной общности на формирование патриотических чувств и взглядов весьма существенно, хотя и не всегда актуализировано в общественном сознании. У всех народов мира религия была исторически первичным интегративным фактором, под воздействием которого формировалось национально-этническое единство, особенно в эпоху, предшествующую возникновению государства. В средние века в Европе религиозная и государственные общности стремились к взаимосоответствию и даже слиянию (в теократии), образуя реальную социальную основу планетарного, "священно-имперского" сознания [14]. В России, ставшей преемницей религии, культуры и государственности Византии, московские цари перенесли на русскую почву византийскую идеологию государственной власти, в свете которой могущество православия должно было зримо выражаться через государственное могущество [15]. Социально-интегративная функция религии обретала особое значение в периоды временного ослабления государственной власти. При этом религия постоянно играла важнейшую роль как системообразующий элемент духовной культуры.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21
