Для сравнения отметим, что в п. 2 ст. 422 ГК России «Договор и закон» закреплено: «Если после заключения договора принят закон, устанавливающий обязательные для сторон правила иные, чем те, которые действовали при заключении договора, условия заключенного договора сохраняют силу, кроме случаев, когда в законе установлено, что его действие распространяется на отношения, возникшие из ранее заключенных договоров» [89]. В числе оснований для изменения или прекращения договора cт. 651 ГК Украины рассматривает согласие сторон, если иное не установлено договором или законом [90]. Таким образом, российский и украинский законодатель в предусмотренных только законом, а не законодательством случаях допускает отступления от названных принципов гражданского права.
Из изложенного вытекает следующее. Во-первых, сохранение п. 2 ст. 392 ГК Республики Беларусь в указанной редакции является нарушением ряда принципов гражданского права Республики Беларусь, несет потенциальную угрозу автономии воли участников гражданского оборота и стабильности договорных отношений. Во-вторых, подобные принципиальные расхождения в нормах гражданского права являются существенным препятствием на пути реализации планов по созданию Союза России и Беларуси. Формирование единого экономического пространства и налаживание хозяйственных связей станут возможными только при условии формирования единого правового пространства, что предполагает решение проблемы унификации в первую очередь гражданского законодательства двух стран. С учетом этого в ст. 20 Договора о создании Союзного государства установлено: «Государства-участники создают единое экономическое пространство. В Союзном государстве действует унифицированное, а затем и единое законодательство, регулирующее хозяйственную деятельность, в том числе гражданское и налоговое законодательство» [287]. На наш взгляд, в процессе такой унификации положения ст. 422 ГК РФ могут быть взяты за основу.
Принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела является одновременно общеправовым (конституционным) и отраслевым гражданско-правовым принципом. В его содержании находят сочетание идеи частного и публичного характера, разумное соотношение которых позволяет установить такой порядок юридических отношений, в соответствии с которым все участники правовых отношений, защищены от произвольного вмешательства в их дела. Произвольным вмешательством в частные дела следует признать любое вмешательство, не основанное на законе. Во всех случаях, когда законодатель считает необходимым отступить от положений данного принципа, он должен руководствоваться в первую очередь соображениями законности, и лишь во вторую – целесообразности.
Принцип недопустимости произвольного вмешательства в частные дела, закрепленный ст. 2 ГК, следует сформулировать следующим образом: «участники гражданских правоотношений приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своих интересах, вмешательство в частные дела не допускается, за исключением случаев, когда такое вмешательство осуществляется на основании закона в интересах национальной безопасности, защиты нравственности, здоровья населения, прав и свобод других лиц» [29–А].
На примере действия принципа недопустимости произвольного вмешательства в частные дела прослеживается органическая взаимосвязь принципов гражданского права, образующих систему. В нормах вещного права этот принцип сливается воедино с принципом неприкосновенности собственности, в нормах обязательственного права – с принципом свободы договора. Эта взаимосвязь должна учитываться законодателем при принятии нормативных правовых актов, содержащих нормы гражданского права.
4.3.5 Принцип добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений
Сущность гражданского права состоит в том, что оно выражает начала децентрализации, свободы отдельных субъектов. Соответственно этому правовое регулирование взаимоотношений таких субъектов по общему правилу строится не с помощью общеобязательных норм и запретов, а в форме различного рода дозволений и ориентиров, допускающих самую широкую возможность выбора вариантов поведения в рамках закона. Сама природа возникающих правоотношений требует от гражданского права адекватных форм регулирования: сочетания равенства, автономии воли, имущественной самостоятельности субъектов и необходимости учета последними прав и законных интересов других участников гражданского оборота. Именно стремлением законодателя найти компромисс между «подавлением институтов частного права, приводящим к неэффективности экономики, и злоупотреблением частным правом, влекущим большую социальную напряженность» [496, с. 168], можно объяснить включение в число основных начал гражданского законодательства принципа добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений.
Данный принцип также призван обеспечить равновесие между максимально допустимой свободой реализации частных (индивидуально-личных) интересов и требованиями соблюдения публичных (государственно-общественных) интересов (обеспечение безопасности, защиты жизни и здоровья людей, охрана окружающей среды, историко-культурных ценностей и т.п.). Прав Г.А. Гаджиев, полагающий, что «добросовестность как правовой принцип выполняет роль общего правового регулятора, необходимость в котором связана с тем, что при совершении правовых действий, направленных на достижение субъективного интереса, необходимо учитывать такую объективную реальность, как интересы контрагента, равно как и публичные интересы» [78, с. 58].
Характеризуя основные принципы и тенденции развития гражданского и торгового права, Е.А. Васильев и А.С. Комаров к их числу справедливо относят «заметное увеличение нормативных предписаний, направленных на защиту лиц, действующих добросовестно, опираясь на соответствующее волеизъявление другого лица, или добросовестно приобретающих имущество, от несобственника. Значительную роль в области договорного права и иных областях стало играть понятие разумности и справедливости…» [96, c. 30].
Следует отметить, что принцип добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений – явление не новое ни для гражданского законодательства, ни для гражданско-правовой доктрины. Так, ст. 5 ГК БССР 1964 г. предусматривалось: «При осуществлении прав и исполнении обязанностей граждане и организации должны соблюдать законы, уважать правила общежития и моральные принципы общества» [87]. Важное место отводилось исследуемому принципу и в советской гражданско-правовой доктрине. О.А. Красавчиков в числе принципов советского гражданского права называл принципы свободы осуществления гражданских прав в соответствии с их социальным назначением и добросовестность в исполнении гражданских обязанностей [411, с. 28]. В.П. Грибанов также относил принцип добросовестности при осуществлении гражданских прав к числу отраслевых основных начал. Раскрывая содержание данного принципа, ученый полагал, что он заключается в соблюдении участником имущественного оборота моральных и других неправовых социальных норм [109, с. 226]. Г.А. Свердлык также анализировал проявление данного начала в нормах гражданского законодательства, однако поименовал его «принципом добросовестного осуществления субъектами гражданского права прав и обязанностей в соответствии с их социальным назначением в социалистическом обществе» [397, с. 114]. На новом витке развития гражданского законодательства исследование принципа добросовестности приобретает новый смысл и значение, поскольку, по справедливому утверждению В.А. Витушко, «как и принцип равенства, добросовестность должна быть целью социальных отношений и гражданского оборота» [166, с. 130].
Закрепление в ст. 2 ГК добросовестности и разумности поведения участников гражданских правоотношений в числе основных начал гражданского законодательства ставит перед наукой гражданского права ряд проблем, связанных с анализом понятия, правовой природы и содержания данного принципа.
Согласно ст. 2 ГК, добросовестность и разумность участников гражданских правоотношений предполагается, поскольку не установлено иное. Таким образом, ГК 1998 г. закрепил презумпцию добросовестности и разумности поведения участников гражданских правоотношений в числе основных начал гражданского законодательства. При этом п. 4. ст. 9 ГК предусматривает, что «в случаях, когда законодательство ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права добросовестно и разумно, добросовестность и разумность участников гражданских правоотношений предполагается» [88]. Анализ ст. 2 ГК позволяет сделать вывод, что в ней закреплена именно презумпция, а не принцип. При этом возникает вопрос о том, может ли принцип права быть сформулирован в виде презумптивной нормы.
Слово «презумпция» происходит от латинского «praesumptio» – предположение. «Презумпция – предположение, которое считается истинным, пока правильность его не опровергнута» [447, с. 1239]. В основе презумпции находится повторяемость жизненных ситуаций: поскольку нечто систематически происходит, то можно предположить, что при аналогичных условиях оно повторилось и на этот раз. Такой вывод не достоверный, а вероятный. Следовательно, презумпции носят предположительный, прогностический характер. Тем не менее они служат важным дополнительным инструментом познания окружающей действительности. Презумпции выступают в качестве средства, помогающего установлению истины. В этом состоит их научная и практическая ценность.
В законодательстве отсутствует определение презумпции, а имеется лишь указание на то, что это «специализированное нормативное положение» (ч. 2 ст. 29 Закона Республики Беларусь «О нормативных правовых актах Республики Беларусь») [264]. Это дает нам основание обратиться к положениям правовой доктрины. В юридической науке под презумпцией принято понимать предположение, косвенно или прямо закрепленное в правовой норме, в соответствии с которым определенный порядок вещей в области общественных отношений признается обычным, нормальным и в силу этого, не требующим доказывания. В.К. Бабаев понимает под правовой презумпцией «предположение о наличии или отсутствии предметов, связей, явлений, основанное на связи между ними, и предметом, связями, явлениями наличными, подтвержденными жизненной практикой [130, с. 326].
Несмотря на то что презумпции и принципы права имеют много общего, принципиальная разница между ними очевидна. Она заключается в том, что презумпция – лишь вероятное предположение, которое может быть опровергнуто, в то время как принцип права представляет собой неопровержимое, основополагающее, универсальное руководящее начало, характеризующее сущность и назначение права. Принципы не могут быть нарушены, равно как не могут быть отменены или опровергнуты в ходе разрешения юридического дела. Таким образом, правовые презумпции и принципы права – самостоятельные правовые явления, которые недопустимо смешивать. Ошибочно, на наш взгляд, полагает В.К. Бабаев утверждая, что «так называемая презумпция невиновности – это не презумпция в общепринятом смысле, а принцип невиновности обвиняемого» [130, с. 326]. Если следовать логике ученого, лицо виновным признано быть не может, поскольку такое признание повлечет нарушение принципа права.
Кроме того, как следует из смысла п. 4 ст. 9 ГК, добросовестность как презумпция предназначена для тех случаев, когда закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права разумно и добросовестно. И в этом своем качестве добросовестность распространяется только на определенные правовые ситуации и не носит универсального для отрасли характера. Принцип же имеет более широкий спектр действия, будучи адресованным не только законодательным и исполнительным органам государства, которые должны руководствоваться им в нормотворческой и правоприменительной деятельности, но и всем субъектам гражданского оборота. Именно с такой позиции сформулированы нормы гражданского законодательства, содержащие адресованные участникам гражданских правоотношений требования добросовестного и разумного поведения.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47
