Масса несвободна, – люди, ее составляющие, только думают, что поступают в соответствии со своей субъектной позицией, а на самом-то деле у них нет никакой субъектной позиции; они детерминированы внешними обстоятельствами, а точнее, «капризами» лидеров корпорации. Причем детерминировано не только их поведение, но и мышление. Субъектная позиция, в отличие от конформной или объектной, представлена в активно-избирательном, инициативно-ответственном, преобразовательном отношении личности к самой себе, к действительности, к миру и жизни в целом[57]. «В обществах тоталитарного типа природно-генетические предпосылки субъектности не получают должного развития, поскольку блокируются социальными установками «быть как все», «от меня ничего не зависит – за меня все решат» и т.д.»[58]: человек, таким образом, становится объектом воздействий извне. Вот что пишет М.В. Ермолаева: «В развитие взрослого человека вторгается новая сила – духовная составляющая этого процесса, что делает человека более независимым в своей деятельности, избирательным в выборах, свободным в видении своего настоящего, прошлого и будущего, способным к действию по необходимости своей собственной природы, а не по принуждению[59]. Взрослым, здоровым и зрелым людям не требуются тираны – они нужны только массам!
Но мы наблюдаем повальную покладистость и отсутствие избирательности и ответственности. Сплошное принуждение, не поддающееся никакой критике и никакому сопротивлению. А. Назаретян с удивлением отмечает, что люди постсоветского времени, подвергшиеся принуждению проголосовать в поддержку какого-то кандидата, нисколько не возмущались сложившейся ситуацией, а скорее наоборот, радовались, что их избавили от ответственности выбирать и сделали все за них. Автор с сожалением говорит: «пока не только экономические, но и политические свободы не превратились у нас в самодовлеющую ценность»[60]. Б. Немцов приводит следующие данные, полученные американской организацией Freedom House: на вопросы «считаете ли вы, что материальное положение важнее личной свободы?», «считаете ли вы, что для наведения порядка необходимо передать власть одному человеку?», «считаете ли вы, что необходимы ограничения для печати, если того требуют интересы государства?» Россия по ответам оказалась худшей даже по сравнению с африканскими и латиноамериканскими странами[61]. Не совсем оправдана позиция Немцова, согласно которой наши люди свободу не ценят потому, что не проливали за нее кровь, не боролись. Скорее наоборот, мы за нее не боролись, потому что не ценим. Немцов считает, что если народу перекрыть кислород – да так, чтоб он начал задыхаться, – он станет ценить свободу. Это уже было при Сталине, это есть сейчас при нынешней номенклатуре (понятно, что теперь кислород перекрывается менее явно и более хитро, но все же перекрывается) – и реакция незначительная. Теперь плохо работает ленинский циничный принцип «чем хуже – тем лучше» [а также марксово диалектическое пророчество о том, что аккумуляция все больших богатств в руках все меньшего числа владельцев-эксплуататоров и связанная с ним капиталистическая тенденция возрастания как богатства, так и нищеты, приведет к социалистической революции]. По-моему, русские – один из немногих народов, кого можно давить и душить – как идеологически, так и экономически, – а они в своем большинстве если и пикнут что-то в ответ, все равно серьезного сопротивления не окажут. Пружина, если на нее сильно давить, обязательно разжимается, прикладывая максимально большую силу, но всегда ли это так? Если на нее давят не просто сильно, но и хитро, едва ли она разожмется, а за давлением не последует контрреакция – она просто упадет в зияющие пустоты небытия.
А ведь если бы эти люди не составляли безликую массу, они могли бы действовать не в соответствии с приказами извне, а в соответствии со своими внутренними интенциями, то есть делать сознательный свободный выбор и тем самым детерминировать самих себя. «Одним из основных проявлений субъектной детерминации является способность людей действовать не так, как это диктуют силы внешнего окружения, а в ситуациях принуждения – сопротивляться ему», – пишет Леонтьев, анализируя теорию самоэффективности А. Бандуры[62]. Но увы, им этого не дано, поскольку они сами пошли по пути наименьшего сопротивления и решили отказаться от ответственности за отстаивание собственной позиции и тем самым отреклись от личной свободы. «Внешняя свобода требует внутренней упорядоченности и определенности, а жизнь в условиях несвободы необходимо ведет к когнитивным нарушениям. С другой стороны, любые нарушения когнитивной иерархии должны быть компенсированы несвободой. Более конкретно: наша гипотеза состоит в том, что незрелость, деформации и распад когнитивной иерархии вызывают состояние неопределенности, которое может быть компенсировано опорой на внешние иерархические организованные структуры. Внутренний порядок может быть заменен только внешним порядком, идентичность – преданностью, когнитивная иерархия – социальной иерархией, вера в мудрость начальства и любовь к многоуровневым бюрократическим структурам компенсируют неопределенность, неуверенность и непонимание, которое вызывает во многих людях состояние свободы»[63]. Описанный в этой большой цитате феномен безответственности и свойственную ему ориентацию на внешние (партия), а не на внутренние (Я сам) инстанции, авторы называют деиндивидуацией. По моему мнению, сейчас деиндивидуализированы практически все – население в преобладающем большинстве – все те, кто поддался единоросскому промыванию мозгов, кто отождествляет свою жизненную позицию с позицией этой дьявольской корпорации. К сожалению, таких действительно много. Много тех, кто надевает на себя маски, кто боится показать свою подлинную субъектную сущность. Е.В. Улыбина утверждает, что лицо и маска не должны совпадать, и в месте этого «зазора» формируется собственное активное «Я». «Личность человека не совпадает с маской, с социальной ролью, но определяется возможностью выбирать и исполнять эту роль. Если маска сливается с носителем, то можно говорить о потере личности»[64]. Вот-вот, маска-то как раз и сливается с ее носителем… Как заметно по цитате, Улыбина в некотором роде отождествляет маску и социальную роль, чего я бы делать не стал. Все-таки маска – это не только социальная роль, но и любое интериоризированное предписание, не обязательно широкообщественное, которое человек склонен выдавать за «свое». Вот так у нас и происходит – избиратели называют «Единую Россию» «своей» партией, но откуда они это знают и с чего взяли, что политика этой корпорации действительно соответствует их личным взглядам и убеждениям?
«Позиция, предполагающая, что развитие таких личностных качеств, как рациональность, автономность и эффективность, саморегуляция, недостижимы для россиян, видимо, устроила бы сейчас многих – в первую очередь тех, кто якобы в силу отсутствия этих качеств у россиян отстаивает идею сильного внешнего управления, «сильной руки», – пишет А.П. Корнилов[65]. Да, господа правители могут оправдывать свою деятельность отсутствием в сознании народа качеств рациональности, ответственности и т.д., то есть выдумать оправдание, позволяющее им устанавливать диктат. Однако это не оправдание, а глупая отмазка. И если даже масса в своем большинстве не отличается развитостью подобных качеств, все-таки не стоит подвергать омассовлению все население нашей страны. Так что же делать с думающими несогласными? Ведь они создают помеху для реализации и оправдания такой власти. Остается лишь одно – ликвидировать этих «выскочек» дабы полностью санкционировать нынешнюю бесчеловечную командно-административную форму правления. Ведь без них остальному народу и промывать мозги становится как-то легче. Чем менее общество рационально, тем более это выгодно правителям. К. Поппер справедливо считает, что авторитаризм и рационализм непримиримы, так как основа рациональной деятельности – это процесс аргументации, предполагающий взаимную критику и способность прислушиваться к критике; развитие разума не должно контролироваться более высшим разумом, оно должно защищаться институтами, оберегающими свободу критики и свободу мысли[66]. Собственно, под этими институтами следует понимать [в том числе] средства массовой информации. Авторитаризм же скорее будет прибегать при своей аргументации к насилию, нежели к достойным рациональным ответам на критику, к битве мечей, а не слов – в этом одна из его основных особенностей, которая была свойственна не только прежним авторитарным и тоталитарным режимам, но и сегодняшнему. А.В. Юревич, обсуждая вопрос соотношения науки и паранауки, приписывает русскому народу иррационализм; «еще более иррациональны мы в своем поведении – как в политическом (устраивая революции, голосуя за личностей, за которых истинно рациональный человек не проголосовал бы ни при каких обстоятельствах и т.п.), так и в обыденном, совершая поступки, непонятные для представителей рациональных культур»[67]. И хотя автор не называет конкретные имена личностей, за которых рациональный человек никогда бы не проголосовал, наверняка единороссов можно отнести к категории политиков, успех которых зиждется на общественном иррационализме.
Этот общественный иррационализм выглядит примерно так. Народ в принципе понимает, что путинизм не отвечает его требованиям, но при этом люди говорят, мол, лучше уж пусть будет Путин, чем Жириновский, чем Баркашов, чем Лимонов и т.д. Я не знаю, Жириновский, Баркашов, Лимонов или кто-то другой как президенты были бы лучше Путина или хуже, но логика подобных фраз как понятна, так и непонятна одновременно. Сравнивать плохое с худшим – стратегия неудачника, привыкшего, довольствуясь малым, смиренно склонять голову. Да, Путин лучше Пиночета, лучше Муссолини, лучше Гитлера. Но ведь это не повод его оправдывать и уж тем более поддерживать. Если бы вместо него у власти стоял новый Пиночет, люди бы сказали, что пусть будет он, нежели Муссолини. А если бы делами заправлял Муссолини, они бы сравнили его с более демонической фигурой – с Гитлером. Так что пускай будет Путин – он лучше их всех. Широко распространена идея о том, что при Ельцине воровали больше, чем сейчас, поэтому лучше уж Путин, чем Ельцин; на самом деле сейчас воруют больше, чем при прошлом президенте, сейчас криминала больше, чем в «криминальные» девяностые – разница только в том, что раньше о криминале говорили, а теперь о нем говорить и писать запрещено, раньше воровали все кому не лень, а теперь воруют представители власти, которые растаскивают больше, чем те самые «все кому не лень» девяностых.
«Многие люди утратили способность к самоопределению, они готовы позволить другим манипулировать собой, согласились быть пешками в чужой игре»[68], – замечает Маслоу. И далее психолог постулирует невозможность такого безволия в политике и экономике, так как там оно может вызвать «катастрофические результаты». «Члены демократического общества должны обладать способностью к самоопределению, к свободному волеизъявлению, они должны уметь взять на себя ответственность за принимаемые ими решения»[69]. Хорошо сказано, но, глядя на нашу ситуацию, трудно осуществимо. Какая демократия! Какое волеизъявление! Наоборот, наша «демократия» всеми своими силами борется с самоопределением и волеизъявлением, а также с прочим «инакомыслием». Парадокс. Но, с другой стороны, если она ведет с ними борьбу, то видит в них угрозу для себя.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52
