Если раньше власти были заинтересованы в пассивности массы, в ее апатии (чем более бездеятельна масса, тем легче ей управлять), то сегодня такая стратегия крайне невыгодна власти: безразличие масс ведет к разрушению власти. И теперь власть стремится заставить массу высказываться, власть поощряет участие в управлении, а не пассивность масс. Власть хочет, чтобы призрак заговорил и наконец-то назвал свое имя. Ж. Бодрийяр называет молчание большинства единственной проблемой современности. Только чья это проблема? Кому мешает безмолвие масс?
Но, как считает французский мыслитель, над массой уже не способна властвовать воля и репрезентация. Ее нельзя побудить к деятельности, использую директивные средства, равно как нельзя заставить массу принять тот смысл, который выдается за истину – он ей неинтересен. Но зато массу можно подвергать диагностике, которая выступает средством познания массы, определения ее самочувствия и позиции. С массами заигрывают, на них оказывают воздействие, в конце концов на нее ссылаются: «Весь русский народ полагает, что…», «Большая часть американцев настроена критически по отношению к…». Масса бомбардируется информацией, но этот процесс не имеет никакого отношения к процессу коммуникации, он не передает никакой смысл, он используется лишь для поддержания обратной связи и контроля над реакциями. Энергия массы, которая высвобождается посредством данного процесса ее бомбардировки информацией, должна способствовать построению и укреплению социального, но Бодрийяр пишет, что это не так: социальность гибнет, а не укрепляется.
Существует мнение о том, что информация, поступающая в массы, вызывает высвобождение энергии. Бодрийяр говорит о противоположном эффекте. Информация способствует дальнейшему производству массы, но никак не трансформации массы в энергию, и поле социальности неуклонно сокращается. А растущая в своих размерах масса остается невосприимчивой к содержанию информации и находится вне контроля классических социальных институций. Информация иррациональна, и это ее качество разрушает социальное. Вот он, итог социализации, провал которой очевиден.
Масса представляет собой зону холода, у нее нет социальной энергии, но ее холод имеет возможность поглощать любую активность. Бодрийяр сравнивает ее с прибором, который больше потребляет, чем производит, с мертвыми месторождениями, которые все равно используют. Энергия, тратившаяся на поддержку симуляции социального и его защиту от полного поглощения массой, огромна, и ее потери уничтожают систему. Если ранее капитал оказывал заботу только производству, а потребление итак было, то сейчас относительно потребления появились проблемы, следовательно, необходимо производить как товары, так и спрос, то есть производить потребителей. Бодрийяр приходит к мысли, что «производство спроса и производство социального – это в значительной мере одно и то же»[126]. То есть, оба этих производства выступают в форме тождественности одного по отношению к другому. Также и власть сначала производила исключительно смысл, а спрос появлялся сам по себе. Но смысла не хватало, и благодаря этой нехватке революционеры, жертвуя, наращивали его производство. Сегодня мы замечаем переизбыток смысла… не хватает только спроса на него. Отсюда вывод: основная цель современной системы – налаживание производства спроса на смысл, создание его потребителей. Без спроса на смысл власть выступает не более чем симулякром. И это второе производство (спроса на смысл) значительно дороже, чем первое производство (самого смысла). Но хватит ли энергии системы на осуществление второго производства? Философ дает на этот вопрос отрицательный ответ. Дело в том, что спрос на товары и услуги всегда можно создать искусственным путем, но желание смысла и реальности, исчезнув один раз, восстановлению больше не поддастся.
Когда масса впитывает в себя социальную энергию, та перестает быть социальной. Масса уничтожает знаки и смысл, которые впитала. Все призывы по отношению к себе она поглощает, и тогда там, где они были, остается пустое место. Она безразлично и апатично пропускает сквозь свою прозрачность как воздействия, так и информацию, так и нормативные требования. Масса «навязывает социальному абсолютную прозрачность, оставляя шансы на существование лишь эффектам социального и власти, этим созвездиям, вращающимся вокруг уже отсутствующего ядра»[127]. Ее бесполезно подвергать допросу, так как ее молчание, подобно молчанию животных, не позволит ей сказать ни где для нее находится истина (на стороне левых или правых), ни ее направленности (на конформизм или революцию): у нее вообще нет ни истины, ни мотива, таких понятий просто не существует. Власть стремится поместить массу в рамки пространства социальной симуляции с помощью СМИ, а масса и есть это пространство эха и социальной симуляции. Именно поэтому понятие манипуляции здесь не уместно. Это игра, и неизвестно, кто в ней выиграл: «симуляция, с которой обрушилась на массы власть, или ответная симуляция, обращенная массами в направлении распадающейся под ее влиянием власти»[128]. Как бы то ни было, но, я думаю, в данной игре не может кто-то проиграть окончательно, а кто-то одержать верх, ибо в самом игровом сюжете заключен феномен бесконечности. По крайней мере, даже если у нее есть окончание, она будет продолжаться еще очень долго, и действительно неизвестно, кто из сторон и когда придет к финишу. Но момент ее завершения будет знаменовать нам начало нового общества, нового социально-политически-… мироустройства, и тогда начнется другая игра с иными правилами, о сущности которых нам сейчас не дано даже и помыслить. А может быть, это будет уже не игра, а… реальность.
Нынешнее российское общество, несмотря на [искусственно организованную] высокую степень популярности «Единой России», все-таки нельзя назвать искушенным приверженцем ее идей. Как уже говорилось, многие люди вступают в корпоративные ряды не потому, что улавливают и принимают некие социально-политические идеи, исходящие от представителей «партии» (тот самый смысл), а потому, что вынуждены вступать. То есть, создается потребитель. Потребитель, который ратует за партию, программу которой он или просто не читал или же не обращал внимания на пропасть, которая разделяет обещания и их выполнение.
Бодрийяр говорит, что власть, сталкиваясь с массами, начинает разваливаться, ибо масса – «это не сущность и не социологическая реальность, это тень, отбрасываемая властью, разверзнувшаяся перед ней бездна, поглощающая ее форма»[129]. И благодаря своему гиперконформизму, неустойчивости, туманности, податливости и пассивности молчаливое большинство повинено в гибели власти. Но в то же время вследствие своей имплозивности масса не склонна к взрывам и с революцией она поступает также, как и с властью – она нейтрализует революционные призывы, которые к ней обращают. Масса не критикует никакую идеологию, хотя сама лишена всякого рода идеологических позиций и ориентаций. Она сверхконформна.
Конечно, в определении массы далеко не во всем можно согласиться с Бодрийяром (особенно глядя на российскую массу), но тем не менее конформизм – одна из основных ее отличительных черт.
«Действие власти – это всегда есть манипулирование, целенаправленное использование мотивов другого человека, при этом неважно, удовлетворяются они воздействующей стороной или нет»[130], – пишет в своей кандидатской диссертации М.И. Энеева. Существует два вида контроля (по Тибо и Келли): фатальный и поведенческий. Первый из них характеризуется воздействием субъекта А на субъект В без учета желаний и потребностей В. Второй же выступает несколько более гуманным вариантом осуществления власти. Учитывая репрессивную деятельность «Единой России», мы приходим к мнению именно об использовании ей фатального контроля по отношению к народу, основная установка которого направлена совсем не на воплощение в жизнь интересов народа, а на реализацию собственных (корпоративных) эгоистических интересов, смысл которых вряд ли близок к смыслу народной воли. Конечно, мы не склонны перегибать палку и утверждать, будто бы современный контроль близок фатальности 30-х годов ХХ века. Конечно, нет. Но и нельзя сказать, что он более гуманен, чем его предшественник. Скорее, различие заключено в степени изощренности и хитрости, прибегая к которым, нынешняя власть борется с инакомыслием не путем прямой и видимой борьбы, а посредством более скрытой и более смягченной политики лишения ресурсов и возможностей своих оппонентов. Хотя борется она не с инакомыслием, а с мыслием вообще; человек мыслящий не может мыслить по указке. Мыслить и высказывать «особое мнение» разрешено только в специально отведенных местах – кухнях и туалетах.
«Опасно давать безумцу в руки меч, а негодяю – власть»[131], – говорил Антисфен. Но как же происходит такая ситуация, когда недостойный человек или группа лиц становятся у руля и наделяются возможностью по-своему вершить правосудие? Все очень просто. Массы, именно массы благодаря своей безсубъектности и безответственности допускают такую ситуацию. В фильме «Нацизм. Предостережение истории» прозвучала очень интересная фраза одного из современников зарождения национал-социалистического строя в Германии. «В те дни все происходило очень быстро. Коммунисты, к числу которых тогда принадлежал и я, считали, что если Гитлер придет к власти, то ничего страшного не произойдет. Очень скоро станет ясно, что он некомпетентен, и тогда настанет наша очередь». Вполне наглядно, не правда ли? В этой фразе заключен образ мышления массы, которая таким способом оправдывает свои действия (или отсутствие действий). Подумаешь, «Единая Россия» у власти. Ничего страшного. Если будут хорошо и правильно руководить, то и пускай продолжают сие занятие. А если будут портачить и совершать большие ошибки, то их скинут оттуда, с высокого поста, вот и все. Остается только задать вопрос: что можно считать большими ошибками, что такое хорошее и правильное руководство, и кто сможет их оттуда скинуть, кто их осудит, если они сами подминают закон под себя? Даже многочисленные нарушения нашими правителями Конституции мало кого смущают. В приведенной позиции, в словах этого немецкого наглеца-конформиста прослеживается полная безответственность, безответственность, граничащая с преступностью. Упоминание о такой безответственности мы можем найти у Г. Лебона, который говорил, что толпа анонимна и потому не несет ответственности за свои поступки, а человек, не чувствующий свою ответственность, позволяет инстинктам одолевать разум[132]. Х. Ортега-и-Гассет противопоставляет аристократа и человека массы, причем слову «аристократ» он дает несколько иное значение, чем принято считать. Для аристократа жизнь – это проявление активной деятельности, а не только реагирование на воздействие извне[133]. Единоросс же, исходя из этой позиции, не может быть аристократом по определению: если бы он был активным деятелем с обязательно присущими сознательными, интеллектуальными и личностными интенциями, он бы не был единороссом, который только бездумно реагирует на приказы и распоряжения сверху. Этакая стимул-реакция, бихевиоральный редукционизм.
Кроме того, вряд ли современного политика можно назвать интеллектуалом. Для них интеллектуализм давно уже вышел из моды, так как массы требуют от них другого – зрелищ, артистичности. «Теперь их задачи – не столько серьезный анализ и глубокие мысли, а скорее, умение хорошо выглядеть на экране, красиво говорить, быть обаятельным, уметь рассмешить»[134]. Воистину, «дума – не место для политических дебатов».
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39, 40, 41, 42, 43, 44, 45, 46, 47, 48, 49, 50, 51, 52
