При этом автор считает, что нельзя целиком объяснить природу этнических конфликтов только деятельностью элит. Очень большая роль отводиться поведенческой психологии социально-психологическим механизмам. «Сложная логика коллективных действий, воздействие побудительных механизмов (материальных, силовых, морально-эмоциональных), безусловно, могли бы облегчить объяснение столь часто встречающегося в этнических конфликтах феномена, когда масса рядовых граждан оказывается вовлеченной в действия, в которых не видят смысла, а тем более, личного интереса».[43]
Сложившаяся за десятилетие ростовская школа элитологии, которая представлена такими именами, как В.Г. Игнатов, А.В. Понеделков, А.М. Старостин, поддерживает тезис о равномерности и однотипности развития элит Северного Кавказа (особенно преимущественно русских районов) с элитами других регионов. Исследовательские работы, проведенные по данному вопросу, показывают значительное сходство региональных элит различных районов страны. В основе исследований лежит качественный анализ факторов формирования политических элит особенности образовательного, возрастного, полового, партийного состава и их влияние. И хотя в последнее время превалируют исследования по взаимодействию региональной элиты и федеральных органов власти роль политических партии в деятельности региональных элит, роль элит в формировании единого социально-экономического, правового, культурно-образовательного и духовного пространства, однако, не остается без внимания и проблематика формирования политической элиты.[44] В частности, в ряде статей А. Понеделков указывает на этнический фактор как один из составляющих фрагментов элитогенеза на Северном Кавказе. Присутствие данного элемента по мнению автора, приводит к формированию этнократических политических элит. Анализ их потенциала и политического веса заставляет А. Понеделкова говорить о возможности запуска «механизма классообразования в постсоветском обществе по этническим осям, когда основную массу высших слоев составят бывшие «малые народы». Вместе с тем, ограниченный объем и узкая специфика материалов по данной тематике не позволяют более тщательно раскрыть данный аспект. Руководствуясь в своих исследованиях политическим ракурсом, ростовская школа элитологии не прибегает к социокультурной компоненте региона, которая позволяет более полно взглянуть на представленную проблематику.[45]
Второй подход к процессам формирования политической элиты на Северном Кавказе отражается во взглядах представителя онтологической школы Л.Л. Хоперской. Представляя политические элиты как выразителя взглядов и интересов этносов, Хоперская тем самым отводит им второстепенную роль, рассматривая их как представителей того или иного этноса, причем роль последних за несколько лет изменяется от субъекта культуры до субъекта права. «Таким образом, можно говорить о выраженной тенденции переосмысления основ Российской Федерации, сопровождающейся изменением статуса этнических групп: из субъектов культуры, которыми они признавались в советское время, к 1994 г. этносы превратились в субъектов политики. В настоящий момент завершается процесс формирования этносов как субъектов права, несовпадающих с официальным по территориальным и по функциональным признакам».[46] Данная установка позволяет автору утверждать необходимость «на уровне федерального законодательства ...предпринять шаги к конституционному закреплению понятию «этнос как субъект права» и, соответственно, определить правовые гарантии каждого этноса в структуре многонационального государства». Таким образом, автор видит в этническом факторе доминанту региональных политических процессов последнего десятилетия. Именно «этническая революция» стала основой усиления этнических элит, но где они остались лишь выразителями интересов этноса. Здесь имеет место некоторая модернизация анализа, при которой этнос рассматривается как единый в своих интересах и характеристиках социальный класс, а этноэлита – как организованная партия, выражающая его интересы.
Третья позиция представлена этносоциологической школой, среди представителей которой такие ученые, как Г.С. Денисова, Л.М. Дробижева, З.В. Сикевич. Она выражается в акцентировании внимания на этничности как социокультурном комплексе, обладающем мобилизационным потенциалом, который может быть использован в политических целях, но тем не менее обладает относительной автономностью от политики. Эта позиция позволяет вычленить этнический фактор как тот, который не только выступает фильтром, формирующим политическую элиту в регионе, но и задает ей культурные границы функционирования, направляет вектор ее деятельности, и, тем самым, ограничивает способы ее функционирования.[47]
Сложившаяся веками на Северном Кавказе традиционная культура в течение нескольких десятилетий подвергалась трансформации, связанной с распространением в регионе институтов модерна. При этом не учитывалось, что «объединение традиционных и индустриально развитых этносов в единое политическое пространство при формировании социокультурной стратификации могут вызвать разнонаправленные процессы социальной солидарности. У этносов с традиционной организацией происходит этническая консолидация. В сложившихся условиях развитие этнических процессов может приобрести политическую окраску; консолидация этноса может обернуться дезинтеграционными процессами в полиэтничной стране. Этот сценарий развития объясняется тем, что сама консолидация сопряжена с ростом и усилением этнической субъективности, которая проявляется в политической сфере. В рамках индустриально развитого общества этнос, находящийся на аграрной стадии развития, может стать субъектом политических отношений».[48]
Именно по такому сценарию считает Г.С. Денисова, развиваются в последние десятилетия политические взаимоотношения в северокавказском регионе. Плодами создавшихся объективных предпосылок воспользовалась региональная политическая верхушка. Созданная советской властью национальная элита региона с ослаблением непосредственного влияния центра сумела мобилизовать значительные массы людей, аппелируя, в первую очередь, к этническим чувствам населения, играя на противопоставлении «своих» и «чужих». В последние десятилетия в северокавказских республиках, указывает Денисова, преобладает тенденция этнического подбора руководящих кадров. Титульные этносы проводят политику по вытеснению представителей иных национальностей из руководящих и престижных областей управления и бизнеса. Данная ситуация чревата тем, что со временем происходит отторжения республиканским руководством принципов российской государственности, рост в этнополитической элите сепаратистских настроений.[49]
Итак, сделаем выводы по главе.
В процессе распада СССР в политической жизни страны происходит усиление влияния региональных элит. Во многих субъектах федерации данный процесс накладывается на возросшую роль этнических движений, что приводит к совмещению этнического и политического поля. Данное обстоятельство приводит к автономизации элит и формировании не специфического политического игрового поля, со свойственными ему ресурсами, методами и правилами.
Осмысление стратегии политических элит на региональном уровне выразилось в формировании трех основных их интерпретаций. Первое направление рассматривает элиты Северного Кавказа республик как частный случай процессов элитогенеза, характерных для России в целом. Второй подход рассматривает региональные элиты как выразителей интересов этносов, осуществляющих политическую аранжировку данных интересов. Третий подход усматривает в этничности важное культурное основание элитогенеза.
2. Особенности трансформации региональной политической элиты на Северном Кавказе
2.1. Особенности функционирования элит Северного Кавказа.
Распад СССР и коренное изменение политического устройства страны на принципах федерализма повлекли за собой также изменение принципа формирования и функционирования региональных политических элит. Важнейшим аспектом этого процесса является изменение функций и роли политических элит в регионах. Если раньше, в советский период, они выступали проводником интересов, целей и программ центрального правительства, и мобилизовывали на их выполнение население региона, то теперь руководство субъектов федерации заняло позицию формирования и формулирования интересов собственных регионов и отстаивания их перед центром. Эти изменения поставили ряд актуальных проблем перед акторами как федерального, так и регионального уровней. В частности, потребовалась отработка нового механизма взаимодействия центра и регионов, поиск новых подходов к подбору кадров, а со стороны региональных лидеров – освоение новых функций в этой роли – поиск оптимального взаимодействия с населением и лидерами оппозиционно настроенных общественных организаций.[50]
В условиях межэтнической конкуренции, которая проявилась в полиэтничных субъектах Северного Кавказа на территории Российской Федерации, формирование нового опыта управления привело к «раздвоению» функций региональных элит: наряду с явными функциями, которые они должны выполнять в структуре государственного управления, у них возникли и латентные функции.
Явные, или открытые, функции – те, которые закреплены в конституциях субъектов федерации и учитываются при распределении предметов ведения между центром и регионами. Содержательно они направлены на формирование социальной базы власти в регионе, что возможно при организации социальной, экономической, правовой и культурной политики, отвечающей потребностям населения, и на проведение политики центра на региональном уровне. Федеральный центр, в свою очередь, должен вырабатывать такую политику, которая «призвана обеспечить самостоятельность региональных центров власти и субъектов управления и в то же время доминировать в конституционных рамках страны». Рассматривая функции региональных политических элит, стоит выделить основные из них: формирование и поддержание единого с общероссийским законодательного и правового пространства, поддержание социальной стабильности и единства общества, создание общества равных возможностей в экономической образовательной, культурной, религиозной и прочих сферах.
Однако деятельность региональных элит характеризуется наличием и латентных, не декларируемых функций, без реализации которых невозможно осуществление властных полномочий в конкретных условиях. Латентные функции производны от деятельности элит по согласованию интересов политических акторов на региональном уровне, – с одной стороны, и, с другой стороны – от их деятельности, направленной на лоббирование собственного (подчас узкогруппового) интереса на федеральном уровне.
Латентные функции региональных элит, в силу того, что они не регулируются законом и не регулируются формальными социальными институтами, могут привести к не неуправляемым социальным процессам, блокирующим в свою очередь, эффективную реализацию четко обозначенных функций.
Проблема латентных функций элиты остро стоит в тех регионах, где самостоятельная государственность формируется только в последнее десятилетие. На Северном Кавказе к ним можно отнести Республику Адыгею и Карачаево-Черкесскую Республику.[51]
а) Формирование и поддержание единого государственного пространства.
Российская Федерация, состоящая по Конституции из 89 субъектов (с 2005г.- из 88 субъектов), является федеративным государством. Основной задачей всех субъектов является построение единого государственного пространства с четко прописанными функциями и полномочиями, как субъектов, так и федеральных органов.
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15
