от некоторых тяжелых наследственных болезней путем замены патологических
генов нормальными (генная терапия).
Наряду с этим началось бурное развитие биотехнологии на основе
применения методов генной инженерии в пищевой и химической промышленности,
а также для ликвидации и предотвращения некоторых видов загрязнения
окружающей среды. В невиданно короткие сроки, буквально за несколько лет,
генная инженерия прошла путь от фундаментальных исследований до
промышленного и вообще практического применения их результатов.
Однако другой стороной этого прорыва в области генетики явились
таящиеся в нем потенциальные угрозы для человека и человечества. Даже
простая небрежность экспериментатора или некомпетентность персонала
лаборатории в мерах безопасности могут привести к непоправимым
последствиям. Еще больший вред методы генной инженерии могут принести при
использовании их всякого рода злоумышленниками или в военных целях.
Опасность обусловлена прежде всего тем, что организмы, с которыми чаще
всего проводятся эксперименты, широко распространены в естественных
условиях и могут обмениваться генетической информацией со своими «дикими»
сородичами. В результате подобных экспериментов возможно создание
организмов с совершенно новыми наследственными свойствами, ранее не
встречавшимися на Земле и эволюционно не обусловленными.
Такого рода опасения и заставили ученых пойти на столь беспрецедентный
шаг, как установление добровольного моратория. Позднее, после того как были
разработаны чрезвычайно строгие меры безопасности при проведении
экспериментов (в их числе — биологическая защита, то есть конструирование
ослабленных микроорганизмов, способных жить только в искусственных условиях
лаборатории) и получены достаточно достоверные оценки риска, связанного с
проведением экспериментов, исследования постепенно возобновлялись и
расширялись. Однако некоторые, наиболее рискованные типы экспериментов до
сих пор остаются под запретом.
Тем не менее дискуссии вокруг этических проблем генной инженерии отнюдь
не утихли. Человек, как отмечают некоторые их участники, может
сконструировать новую форму жизни, резко отличную от всего нам известного,
но он не сможет вернуть ее назад, в небытие... «Имеем ли мы право,—
спрашивал один из творцов новой генетики, американский биолог, лауреат
Нобелевской премии Э. Чаргафф,— необратимо противодействовать эволюционной
мудрости миллионов лет ради того, чтобы удовлетворить амбиции и любопытство
нескольких ученых? Этот мир дан нам взаймы. Мы приходим и уходим; и с
течением времени мы оставляем землю, воздух и воду тем, кто приходит после
нас».
Порой в этих дискуссиях обсуждаются достаточно отдаленные, а то и
просто утопические возможности (типа искусственного конструирования
человеческих индивидов), которые якобы могут открыться с развитием
генетики. И накал дискуссий объясняется не столько тем, в какой мере
реальны эти возможности, сколько тем, что они заставляют людей во многом по-
новому или более остро воспринимать такие вечные проблемы, как проблемы
человека, его свободы и предназначения. Далекие перспективы, открываемые
генетикой, начинают оказывать влияние на нас уже сегодня, заставляя
задуматься, например, над тем, хотим ли мы и должны ли хотеть клонального
размножения (получения неограниченного числа генетически идентичных копий)
людей. И современным людям приходится более пристально всматриваться в
самих себя, чтобы понять, чего они хотят, к чему стремятся и что считают
неприемлемым.
И здесь использование средств философского анализа, обращение к
многовековому опыту философских размышлений становится не просто
желательным, а существенно необходимым для поиска и обоснования разумных и
вместе с тем подлинно гуманных позиций при столкновении с этими проблемами
в сегодняшнем мире. Это стало предметом особой науки — биоэтики.
Развитие генной инженерии и близких ей областей знания (да и не их
одних) заставляет во многом по-новому осмысливать и диалектическую связь
свободы и ответственности в деятельности ученых. На протяжении веков многим
из них не только словом, но и делом приходилось утверждать и отстаивать
принцип свободы научного поиска перед лицом догматического невежества,
фанатизма суеверий, просто предубеждений. Ответственность же ученого при
этом выступала, прежде всего как ответственность за получение и
распространение проверенных, обоснованных и строгих знаний, позволяющих
рассеивать мрак невежества.
Сегодня же принцип свободы научного поиска должен осмысливаться в
контексте тех далеко не однозначных последствий развития науки, с которыми
приходится иметь дело людям. В нынешних дискуссиях по социально-этическим
проблемам науки наряду с защитой ничем не ограничиваемой свободы
исследования представлена и диаметрально противоположная точка зрения,
предлагающая регулировать науку точно так же, как регулируется движение на
железных дорогах. Между этими крайними позициями располагается широкий
диапазон мнений о возможности и желательности регулирования исследований и
о том, как при этом должны сочетаться интересы самого исследователя,
научного сообщества и общества в целом.
В этой области еще очень много спорного, нерешенного. Но, как бы то ни
было, идея неограниченной свободы исследования, которая была, безусловно,
прогрессивной на протяжении многих столетий, ныне уже не может приниматься
безоговорочно, без учета социальной ответственности, с которой должна быть
неразрывно связана научная деятельность. Есть ведь ответственная свобода —
и есть принципиально отличная от нее свободная безответственность, чреватая
— при современных и будущих возможностях науки — весьма тяжелыми
последствиями для человека и человечества.
Дело в том, что бурный, беспрецедентный, но своим темпам и размаху
научно-технический прогресс является одной из наиболее очевидных
реальностей нашего времени. Наука колоссально повышает производительность
общественного труда, расширяет масштабы производства. Она добилась ни с чем
не сравнимых результатов в овладении силами природы. Именно на науку
опирается сложный механизм современного развития, так что страна, которая
не в состоянии обеспечить достаточно высокие темпы научно-технического
прогресса и использования его результатов в самых разных сферах
общественной жизни, обрекает себя на состояние отсталости и зависимое,
подчиненное положение в мире.
Вместе с тем наука выдвигает перед человечеством немало новых проблем и
альтернатив. Еще в недавнем прошлом было принято безудержно восхвалять
научно-технический прогресс как чуть ли не единственную опору общего
прогресса человечества. Такова точка зрения сциентизма, то есть
представления о науке, особенно о естествознании, как о высшей, даже
абсолютной социальной ценности.
Сегодня многими столь же безоглядно отрицается гуманистическая сущность
развития науки. Распространилось убеждение в том, что цели и устремления
науки и общества в наши дни разделены и пришли в неустранимые противоречия,
что этические нормы современной науки едва ли не противоположны
общечеловеческим социально-этическим и гуманистическим нормам и принципам,
а научный поиск давно вышел из-под морального контроля и сократовский
постулат «знание и добродетель неразрывны» уже списан в исторический архив.
И надо сказать, что противники сциентизма апеллируют к вполне
конкретному опыту современности. Можно ли, вопрошают они, говорить о
социально-нравственной роли науки, когда ее достижения используются для
создания чудовищных средств массового уничтожения, в то время как ежегодно
множество людей умирает от голода? Можно ли говорить об общечеловеческой
нравственности ученого, если чем глубже он проникает в тайны природы, чем
честнее относится к своей деятельности, тем большую угрозу для человечества
таят в себе ее результаты? Разве можно говорить о благе науки для
человечества, если ее достижения нередко используются для создания таких
средств и технологий, которые ведут к отчуждению, подавлению, оглуплению
человеческой личности, разрушению природной среды обитания человека?
Научно-технический прогресс не только обостряет многие из существующих
противоречий современного общественного развития, но и порождает новые.
Более того, его негативные проявления могут привести к катастрофическим
последствиям для судеб всего человечества. Сегодня уже не только
произведения писателей-фантастов, авторов антиутопий, но и многие реальные
события предупреждают нас о том, какое ужасное будущее ждет людей в
обществе, для которого научно-технический прогресс выступает как самоцель,
лишается «человеческого измерения».
Значит ли это, однако, что следует согласиться с антисциентизмом, с
призывами остановить развитие науки и техники? Отнюдь нет. Если мы сегодня
отчетливо убеждаемся в том, что знание далеко не всегда ведет к
добродетели, то отсюда никоим образом не вытекает, будто путем к
добродетели является невежество. Ж. Ж. Руссо идеализировал неиспорченного
цивилизацией человека первобытного общества, который жил якобы в согласии с
самим собой и с природой. Подобная идеализация патриархальных устоев
прошлого характерна и для многих современных противников научно-
технического прогресса. Туман, который застилает их взор, обращенный в
прошлое, увы, не позволяет им увидеть тех тягот, лишений, да и просто
гнусностей, коих вполне хватало в патриархальной жизни. «Критика науки»
игнорирует это.
При всей противоположности позиции сциентизма и антисциентизма
заключают в себе и нечто общее. Сциентизму свойственно слепое преклонение
перед наукой; враждебность антисциентизма по отношению к науке также
замешена на слепом, безотчетном страхе перед ней. Чего не хватает обеим
этим позициям и что так необходимо сегодня не только ученому, но и каждому
человеку, со всех сторон окруженному порождениями научно-технического
прогресса,— это, прежде всего рационального отношения к науке и научному
мышлению.
Научно-технический прогресс, как таковой, подобно любому историческому
развитию, необратим, и всякие заклинания по этому поводу не в состоянии его
остановить. Единственное, что они могут породить, — это накопление и
закрепление отсталости, слабо развитости в обществе, где такие заклинания
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32
